Интервью с Константином Батынковым.

Расскажите немного о проекте. Почему вы выбрали тему "Тайный орден"?

Почему выбрал тему «Тайный орден»? Это всегда интересно - тема заговора. Этим всегда пугают. У меня довольно ироничное к этому отношение. Это все, конечно, есть – масонские ложи, Тамплиеры, Розенкрейцеры, - но, судя по всему, никакого влияния на общественную жизнь они не оказывают. Я всегда интересовался этими темами, с детства лепил рыцарей из пластилина, маленьким читал книжки про Крестовые походы. Но художник не отвечает на вопросы, художник всегда их задает. Это развлечение, игра.

Подобные сообщества - это всегда некая клубная система, система знаков. История эта очень смутная. Например, Москва наводнена масонскими знаками, так как все окружение Петра I были масонами. Практически все американские президенты были членами масонской ложи «Череп и кости». Я не в первый раз к этой теме обращаюсь. Первая моя серия, посвященная этой теме, была очень конкретна и опиралась на конкретные исторические факты – посещение Наполеоном Бонапартом масонской ложи, ритуалы приемов и прочее. Сейчас я от этого отошел – это скорее мои смутные ощущения и впечатления. Пускай зритель сам докапывается до правды и видит то, что он хочет видеть. Я не задаю никаких векторов восприятия – потому и работы у меня все без названия.

Что побудило вас заняться искусством? Как начали свою деятельность в искусстве, какие средства выражения использовали? Почему в итоге остановились на живописи.

Мой дедушка был художником, папа рисовал. Дома пахло масляными красками, лаками… Получилось так, что другого выбора у меня не было. В живописи мне нравится сам процесс рисования красками на хорошей бумаге или холсте. На самом деле я перепробовал почти все жанры – перформанс, фотография, акции, видео и даже театральные постановки. Все было попробовано. Каждый выбирает, что хочет, но живопись и графика для меня всегда вне конкуренции. Здесь также важна природа живописи, концепция этого медиума. Мне кажется, что в каждом человеке заложено желание рисовать. Пьер Боннар, Гоген пришли к этому очень поздно, – но пришли! Объяснить эту тягу практически невозможно. Это заложено в природе человека. Здесь есть элемент прелюдии: натягивание холста, грунтовка… Так постепенно и осмысленно художник приближается к катарсису творческого акта. Процесс интереснее, чем результат. Живопись сама себя рождает. Жизнь начинается внутри холста. К тому же, в живописи меня привлекает элемент затворничества.

Что вы можете сказать о художественных группировках? В каких из них вы состояли? Какие творческие концепции разделяли?

Изначально я принадлежал к группе Александра Флоренского – такая московская фракция «Полисский, Батынков, Флоренский». Затем была известная группа «Митьки». Художники всегда объединяются вокруг общих принципов и увлечений, это своего рода клуб по интересам. У нас были одни интересы, одни художественные привязанности. Мы были друзьями, любили одних и тех же художников, – французских. Импрессионистов и пост-импрессионистов. Увлекались художниками Арефьевского круга– Рыбченков, Древин, Лабас. Условно говоря, тоже «французы», такая французская фигуративная живопись. Любой художник начинает с того, что выбирает какое-то определенное направление или художников-мастеров и начинает им подражать. Потом это либо перерастает во что-то, либо не перерастает. Ты подражаешь какому-то мастеру и, если есть талант и способности, у тебя в какой-то момент потом «вылезает» свое. Или не вылезает. По-другому никак не получается научиться.

Как можно определить темы и мотивы вашего творчества?

Я бы назвал это «Веселым Апокалипсисом». Все мои художественные изыскания находятся за пределами сегодняшней действительности, которая мало меня интересует. Мне нравится рисовать рыцарей, лошадей, кареты, мужчин в треуголках. Это некий escape. На самом я всю жизнь рисую то, что рисовал в школе на последней парте шариковой ручкой в тетради. А что рисуют мальчики? Войну, рыцарей, замки, машинки… Дальше этого я никуда не ушел. Я понял, что люблю такое мальчишеское рисование. У меня нет художественного образования, поэтому меня часто удивляет, когда меня называют мэтром, мастером техники. Веселый апокалипсис – это мое ощущение от этой жизни. Радость жизни и страх смерти. Быстротечность жизни, где радость и страх уживаются бок о бок.